Отзывы на книги автора «Александр Архангельский»

Он сдесь бывал, еще не в галифе,
В пальто из драпа, сдержанный, сутулый,
Арестом завсегдатаев кафе,
Покаончив после с мировой культурой,
Он этим как-бы отомстил, не им,
Но Времени...
"Одному тирану" Бродский

Александр Павлович тираном не был и осанка у государя превосходная, и уж конечно, драповых пальто не носил - только шинели, тончайшего английского сукна. А главное - никого из завсегдатаев этого кафе так и не арестовал. Вот вы знали, что Александр Христофорович Бенкендорф докладывал августейшему тезке о заговоре за четыре года до восстания декабристов? Отчего император, зная, не принял упреждающих мер? История не терпит сослагательного наклонения, но пресекли бы вовремя арестами и/или ссылками, глядишь - не случилось бы восстания Декабристов, они не разбудили бы Герцена, он не развернул агитации и вся революционная машина, не получивши угля в топку, заглохла бы.

Ты что же, против революции? Конечно, я за эволюцию, революция пожирает своих детей и ведет к худшей тирании, чем та, против которой была направлена - замечено давно и не мной. Однако вернемся к нашему герою. Россия не знала царя, более любимого народом, чем Александр I. Государь-батюшка, Красное Солнышко; освободитель земли русской от супостата Буонапарте; он и после смерти ("Всю жизнь свою провел в дороге. Простыл и умер в Таганроге" Пушкин) тотчас сделался героем апокрифа о тихом отречении, дабы молить Господа под видом святого старца Федора Кузьмича за всех нас, грешных.

Так почему все-таки не обезглавил заговор, зная о нем? О том и написан сей отменно скучный, с трудом читаемый, невыносимо сентиментальный, удручающе подробный на полтыщи страниц роман. О мести Времени, только не о человеке, отмстившем времени, а с точностью до наоборот, о времени, отомстившем человеку. По версии Мережковского, Александр I, ратовавший в юности за права, свободы и вольности, спустя четверть века совершенно стал частью государственной машины подавления; отрекся, придавленный бременем власти, от прежних убеждений; предал вверенную державу в руки монстра Аракчеева. А свои дни посвятил, большей частью, рефлексиям по поводу отцеубийства и мыслям о том, что, вправе ли я наказывать этих молодых людей за то, в чем пример сам подавал, будучи молод?

Может так оно и было, нам с вами не попасть в то время, те обстоятельства и не облачиться в царственный порфир, чтобы составить совсем уж точное впечатление. А может Дмитрий Сергеевич спроецировал на фигуру героя собственные проблемы взаимоотношений с отцом, что представляется весьма вероятным. Но так или иначе, роман есть и это портретная галерея с подробно (иногда излишне подробно) описанным извилистым внутренним миром и биографическими обстоятельствами большинства ключевых политических фигур того времени.

И это энциклопедия всевозможных сект и ересей, буйным цветом расцветших в тогдашней атмосфере религиозного либерализма. Позиция царя: "Лучше, чтобы молились каким бы то ни было образом. нежели вовсе не молились" обеспечила бесперебойный приток иностранных проповедников всех толков, да и собственные голову подняли. Герой, глазами которого читатель следит за происходящим - князь Валериан Михайлович Голицын, фигура, идеально подходящая на роль наблюдателя, вовлекаемого во многие, порой диаметрально противоположные группы.

По праву рождения и в силу детской влюбленности в Софью Нарышкину (единственную выжившую дочь императора), он близок к царской семье; проведенные за границей годы способствовали либерализму убеждений; вхожесть в круг высшего офицерства привела в ряды заговорщиков. а духовные искания провели через многие эзотерические круги. К достоинствам книги можно отнести чрезвычайно подробную хронологию заговора, почти протокольную точность заседаний. К недостаткам - нудность и нехороший, воля ваша, язык, приводящий на память Сологуба, но не Брюсова.
Пожалуй, еще одно. За деревьями не видно здесь леса, молох государственной власти, глубокая порочность (или наоборот, единственная приемлемая для России форма правления - докажите мне это и я. возможно, соглашусь) самодержавия остается за рамками восприятия. Тонет в бесконечных подробностях этого масштабного сочинения.

Когда он входит, все они встают
Одни по службе, прочие от счастья.
Движением ладони от запястья
Он возвращает вечеру уют.

"Я вся такая противоречивая"
Вот для чего мы «спасаем» книги? Очевидно же вроде бы: написанная рецензия помогает определиться потенциальным читателям, становиться ли им читателями реальными, а для этого самому рецензенту приличествует иметь стройное и аргументированное мнение. И как же ему, бедному, быть, если мнение смутное и никак не хочет проясняться? Наверное, пробовать писать, как есть…

Итак, хорошей книге полагается хороший конфликт, так вот чего-чего, а конфликтов на единицу текста в «Музее революции» с избытком, личных, межличностных, общественных, нравственно-этических, но… один из законов диалектики сработал тут как-то странно, и качество размазалось по количеству. Любовь? Так все любовные линии несуразны, болезненны или искусственны. Предательство, «продажа души» ради спасения своего детища – музея-кормильца? Что ж, если можно таковым считать письмо «наверх» с посылом «Ату их!» по поводу книжных то ли пусек, то ли голосисечных феменок… Мелко, не верится ни разу, тем более что и автор письма до его написания ни в каких идейных убеждениях замечен не был. Да и сам спасаемый музей большого сочувствия не вызывает, так его измельчил автор, хотя сама коллизия между музеем-усадьбой и военными дельцами впрямую отсылает к беде нашего Архангельского (музея – не автора:) ). Архангельское – жаль, книжное Приютино – не очень. Противостояние Церкви и музейщиков? Тоже рыхло, с метаниями от униженных просьб к иерархам до совместной пьянки… Все это хорошо бы для программы автора «Тем временем», но книга названа романом!

Теперь о хорошем, любопытном и о том, почему оценка выше нейтральной, но ниже четверки: язык! Находки, придумки, эпитеты – с ними тоже неоднозначно. Их много, красочных и ярких, но все тот же фокус с качеством и количеством: сначала им радуешься, как удачной изюминке, как редкой золотинке в песке, а потом они начинают казаться чистым языковым выпендрежем. Судите сами:

- короткоствольный рыжий швед

- потемнел лицом, как будто отравился раздражением

- кошачьи лапы с розовыми пяточками долгомясо свисали вниз, как копченые ветчины на картине раннего голландца

- клубный пиджак ночного цвета

- мужчинка с клочковатой бородой и взглядом опытного неудачника

Уж если профессия у ГГ, так сочинитель музеев, виртуальных и голографических; если болезнь у кого из персонажей, так замысловатая, эксклюзивная, так сказать; если фамилии у всех без исключения, так и не поймешь, каким инструментом авторская фантазия их создала))

И символы, куда же без них в современной российской прозе! Но их, как и персонажей, как и калейдоскопно мелькающих событий, человеческих пересечений, личных драм, как-то слишком много… нет, не так, их просто с лишкОм. Со временем перестаешь их, рассыпанных мелким бесом, замечать, отмечать, обдумывать в желании просто сохранить внятную сюжетную линию.

Вот так, пока писала, вполне стройное мнение и сложилось. Хорошего много: замечательны короткие сцены, зарисовки мест, диалоги, но вот чтобы именно роман? Если сравнивать с кино, то книга напоминала полюбившийся киношникам метод съемки «любительской камерой»: отдельные сценки правдоподобны и сильны, а все вместе – чехарда, из которой половину хочется вырезать. Или: так выпадают из рук жадно нахапанные покупки в супермаркете, пока хватал, думал лишь о том, как хороши и нужны каждая по отдельности, но чем больше нахватывал, тем невозможнее было удержать их все в руках…

Как итог, продолжаю уважать и ценить Архангельского, как телеведущего и публициста, и прекращаю, пожалуй, покупаться на его прозу, двух прочитанных книг достаточно.

P.S. В книге есть просто-таки шикарная идея новой социальной сети, названная там Предки.ru, с помощью которой можно было бы узнавать о своей генеалогии, раскапывать историю семьи и находить генетических родственников. Вот бы нашелся для нее свой Цукерберг!))

Рецензия написана в рамках 20-го тура игры "Спаси книгу - напиши рецензию".

"Человек всегда и везде противостоит судьбе, и это противостояние
дает ему возможность превратить свое страдание во внутреннее достижение."
(В.Франкл)

К этой книге меня привело чтение совсем другой - недавно прочитанная "Задача трех тел" побудила узнать побольше о китайской культурной революции, и выбор мой пал на автобиографический "Русский иероглиф" (любезно подсунутый мне интернетом).

Юная, восторженная девочка, наполовину русская, наполовину китаянка - киторус - дочь основателя коммунистической партии Китая Ли Лисаня, родившаяся и выросшая в Советском Союзе, едет в Китай, чтобы принести пользу и работать на благо компартии Китая.
И едет она туда далеко не в лучшее время - накануне жестоких потрясений в Китае.
Думала ли она, что ей придется пройти....

В своей книге Инна Ли описывает беззаботное время начала студенчества, жизнь в условиях жестких ограничений во времена культурной революции и искоренения "буржуазных пережитков", хунвейбинскую кампанию, затем арест семьи, пребывание в тюрьме, дальнейшую "перековку" на сельхоз работах на рисовых и пшеничных полях.
Читая книгу, следишь не только за событиями жизни автора - девушки, оказавшейся в гуще социальных потрясений, но и краем глаза ухватываешь ту среду - бедный, нищий Китай 60-х годов (с удивлением узнала, что в некоторые районы Китая электричество было проведено только в 80-е годы), его культуру и традиции того времени, кроме этого видишь и взгляд со стороны на Советский Союз. Автор не дает никаких оценок политическим событиям того времени, мы просто смотрим на все происходящее глазами непосредственной их участницы, тем книга и интересна.

Сколько же испытаний вмещает одна человеческая судьба... И все это автор описывает легким языком, где-то с юмором. Понятно, что писалось это много позже, спустя годы после событий, когда новая благополучно и достойно складывающаяся жизнь Инны уже заслонила собой пережитое ... НО... узнавая подобные биографии всегда задаешься вопросом: откуда в сложных, жестоких, порой невыносимых условиях люди черпают силы, что позволяет им в ходе выживания не пасть духом, не озлобиться, сохранить себя и достойно продолжать жизнь, "превратив свое страдание во внутреннее достижение"?
Книгу прочитала с интересом, спасибо, Лайвлиб.

«Мне повезло на год рождения. Какое событие ни возьмешь, любое – как зрелый яркий плод на соблазнительных полотнах Боттичелли; срывай и впивайся зубами.»

Скажу честно, я не знаю Александра Архангельского, как телеведущего. Познакомиться с книгой воспоминаний меня побудил его блог и видеоколонка «Я читатель» - занимательный проект о новинках немассовой литературы. К сожалению, на момент написания этой рецензии его вдруг неожиданно закрыли по самой печальной причине – «по причине малой востребованности». Но сейчас не об этом.

Будучи увлеченной интересными книжными обзорами и рекомендациями Архангельского, нельзя было пройти мимо его книг. Выбор пал на «1962. Послание к Тимофею» не случайно. Автор-то оказался ровесником моим родителям! Вот и захотелось сравнить воспоминания, восприятие, отношение к той эпохе. Судьбу, если хотите. И Архангельский удивительно точно смог почувствовать это моё намерение, как читателя. Он рассказал о себе и своей семье, но показал те отправные точки событий, по которым его жизнь сложилась так, а не иначе и в каких именно координатах могла свернуть на вариативные рельсы. Владея такой картой, можно прочертить жизненный путь любого. В этом и небанальность воспоминаний Архангельского. Это вам не просто семейный альбом, листая который, мы знакомимся с историей страны.

И кстати, как выяснилось к концу книги, сын Тимофей оказался моим ровесником. А вот её финал:

«Между тем времена предстоят интересные, как сказал Горбачев, судьбоносные; на дворе 14 сентября 1987 года; знаешь, что это был за год? Узнай.»

P.S. Книга Архангельского «1962. Послание к Тимофею» отмечена премией «Глобус» в номинации «За лучшую книгу, написанную журналистом».

Со страниц выплескивается нежное прощание с позднесоветской эпохой, словно с любимой женщиной. Мельчайшие движения, атмосфера, детали и колорит прошлого становятся легкой добычей в цепких лапах памяти автора, чтобы переплавиться в кристаллы современных реалий, отдаваясь гулким эхом драгоценных наитий. По сюжету московский радиожурналист объезжает на закате СССР с командировками союзные республики. В Баку он знакомится с поэтом Юмаевым. Дальнейший сюжет строится на таинственном исчезновении друга, исправляющем ошибки молодости поиском любимой девушки с его ребенком. Встречи, споры, события, литературная элита описаны с трезвым благоговением. Присутствует любовная линия в раскрытии образа главного героя, долгоразвивающаяся, но с предсказуемым финалом. В повести также достойно выглядят живописные картины кавказских застолий.
Александр Архангельский избегает резких оценок советской действительности, корректен в диалогах и мнениях героев. Но выводы столь беспощадны по точности мысли, что напоминают великие философские отступления классиков: «Передо мной лежала ровная, как бритвой срезанная, плоскость, а за ней – катастрофический провал. На самом краю горизонта в небо втыкались острые горы. Вдали сверкали молниями водопады. А из сухой травы торчали ярко-голубые острия. Я слыхал про карабахскую колючку, но вживую увидел впервые.
Нагнулся, взял в руки. Она была опасной, стрельчатой и яркой. Поднялся внезапный горный ветер, трава взъерошилась, колючки вздрогнули и покатились, переворачиваясь через голову, опираясь на острые лапки. Десятки, сотни. Словно бы пошли в атаку. Шевелящееся поле восхищало. Это было так красиво, что я подумал с глупой журналистской грустью: есть места, в которых время навсегда остановилось. Когда-то здесь гремели пушки и звенели сабли, стража сдавалась на милость иранцев, семьи армян-ювелиров бежали, Грибоедов с Вагифом служили начальству, писали стихи, погибали… А теперь здесь только прорези вершин, густое небо, карабахские колючки. История ушла отсюда, как уходит вода из запруды. Раз – и нету ничего. Сплошная тина». Отдельным героем выступает в повести природа. Она наталкивает читателей на разгадывание сюжетных ходов, обрамляет разумные или порывистые поступки действующих лиц. Теплый ветер с моря, запахи осенних цветов вполне одушевлены незамыленным отношением. Разочарование героя от «Ширвана», вкушенного спустя годы – это больше укор самому себе. Невозможно вновь уловить счастливое мгновение, задержаться в прошлом посредством органов чувств. Поддержка в лице окружения, приятных воспоминаний не могут надолго лишить душевной боли от утраты. Так было с нами, этого уже не отнять. Ведь с годами уходит не трепетное отношение к современности, ускользающему моменту бытия, сам человек становится другим с каждой прожитым мигом, увлекаемый борьбой с властью над личной судьбой и покорностью року. Что потерял от краха империи главный герой? Только иной возможный опыт с упущенными возможностями либо заслугами. Те чувства, выдающуюся стойкость, иронию, что впитала его душа от советской жизни, все представляет универсальный набор выживания в любой ситуации. Теперь с высоты прожитых лет все испытания станут только закалкой несломленного в житейских боях характера, а чувство вины за распад страны только иногда будет тревожить зажившие раны от давних исторических событий эпохи перелома.

Удивительно, но я совершенно не знала Архангельского до прочтения в рамках изучения кандидатов на "Большую премию" в этом году. Его книга "Бюро проверки" настолько мне понравилась, что я решила продолжить с ним знакомство.
Хотя его религиозные взгляды (да и взгляд на нашу историю тоже зачастую) мне мне не близки, но как же приятно читать по настоящему образованного и способного обосновать свои мысли человека! Просто глоток свежего воздуха, тут уж не до различий, общего все же больше - искренняя любовь к своей стране и ее непростой истории, серьезные размышления о прошлом и настоящем, и при этом книга читается на одном дыхании.
1962 год. Алжир крошит колониальную систему, а в Новочеркасске расстреливают бастующих рабочих, недовольных повышением цен на молоко и мясо и снижением расценок. В журнале "Новый мир" выходит повесть "Один день Ивана Денисовича". И был казнен, пойманный в Южной Америке, Эйхман, что навсегда перечеркнуло разговоры о вине вождей и невинности рядовых исполнителей. Карибский кризис. Разгром выставки в Манеже. И второй Ватиканский Собор. И на фоне всего этого рядовая жизнь родившегося маленького человека и его близких. И, главное, показана эта жизнь так, что становится понятно, что и маленький человек творит историю, хотя зачастую мы все чувствуем себя лишь винтиками в огромной машине времени.

Признаться, не самая характерная для меня ЖЗЛ-ка: в этой серии меня, как правило, интересуют биографии революционных и политических деятелей первой половины XX столетия, а тут – жизнеописание «царя-ампиратора» начала XIX-го! Однако герой книги, один из самых загадочных правителей России позапрошлого века, оказался небезынтересен и мне. С одной стороны, Александр I Павлович – победитель Наполеона и освободитель Европы, симпатизировавший республиканизму и выступавший против реставрации монархии во Франции, с юности мечтавший об освобождении крестьян, всеобщем «усчастливлении», чтобы всё было «благополучно, смирно, тихо», и конституционно-президентской России с завистливой оглядкой на Соединённые Штаты. На другой чаше весов – причастность к отцеубийству, аракчеевщина и доведение страны до революционной угрозы, вылившейся в восстание декабристов. Боязнь царского бремени – и в то же самое время – жажда власти и участие в заговоре против собственного отца. Учитывая сосредоточенность автора на столь интригующих вопросах, всё было бы просто замечательно, если бы не его стиль – велеречивый, многословный, путанный. Это не биографическое исследование в привычном для серия «ЖЗЛ» смысле, а нечто среднее между эссеистикой и беллетристикой (недаром первая и последняя части книги озаглавлены как «роман воспитания» и «роман испытания»), со множеством вставных сюжетов и календарных сводок. Для того, чтобы хоть как-то продвигаться в чтении данного опуса, частенько приходилось пробегать его глазами по диагонали, за пышностью фраз пытаясь уловить их смысл. По итогу столь интересный герой толком не раскрыт: перелистываешь последнюю страницу – а ясного представления о его личности и месте в истории у меня так и не сложилось... Гораздо лучше здесь рассказано о второстепенных персонажах – домашней трагедии Аракчеева, разразившейся с убийством Настасьи Минкиной; создании имиджа мудрого народного полководца для Кутузова; взаимоотношениях государя с матерью, братьями Константином и Николаем Павловичами, Сперанским, Голицыным, Карамзиным и другими великими современниками. Надбавил книге очков лишь за последнюю сотню страниц, где автор разбирает все «за» и «против» легенды, что мечтавший о вольной жизни частного человека император на самом деле не скончался в Таганроге – он инсценировал собственную смерть накануне неизбежного восстания и, перевоплотившись в старца Феодора Козьмича, замаливал свои грехи в Сибири. Поэтому, мол, Николай I запретил открывать гроб брата, а когда в 1920-е годы гробницу всё-таки вскрыли, она оказалась пуста. Даже если это лишь милый русскому сердцу миф, схожий с чудесным спасением великой княжны Анастасии Николаевны, личность Феодора Козьмича не становится от этого менее притягательной и загадочной. Такое чувство, что автору было гораздо интереснее рассказывать о нём, нежели о заглавном герое книги.

Пытаясь воздействовать цифрами — до человека не достучишься. Расскажи ему историю всего лишь одной судьбы — и человек никогда не останется равнодушным, прочувствовав чужую боль, как свою.

Эта книга — сборник человеческих судеб, историй человеческой жизни на паре страниц. Сам факт того, что человеческую жизнь можно уместить на пару страниц текста всегда вызывал страх. Страх смерти, скоротечности жизни, ее незначительности в масштабе мира. Но эти пару страниц всегда возможность подняться чуть повыше и посмотреть «сверху». Так ли уж необходим это взгял с высоты? Живи себе, иди по тропинке от точки А к точке Б, не задавайся глобальным, от взглядов сверху жизнь не изменится. Казалось бы. Но человека думающего тянет, и ничего с этой тягой не поделать. Вот и тянемся мы все наверх, оглядеть жизнь, увидать с высоты ее начало и конец и тем самым попытаться осознать в полноте картины какой-то смысл, скрытую суть.

«Человек в истории» - сборник человеческих судеб, собранных по крупицам и восстановленных из небытия их поглотившего страшекласниками нашей страны со всех уголков России. Фотография, письмо, дневник, старый дом — все, как обломки, случайно долетевшие к нам через время, с которых и начинается работа исследователя: поиск документов, воспоминаний, свидетельств, доказательств того, что человек был, что не удалось ни коллективизациям, ни войнам, ни лагерям стереть его с лица земля, как будто и не было никгда. Был! И каждая из этих работ бесценна, потому что дом состоит из кирпичей, каждая история — кирпич, дом —наша память. Достань пару —и все рухнет.

Если каждый человек сохранит память хотя бы об одном человеке, которого уже нет —наш багаж никогда не опустеет. Не вступая в полемику и рассуждения, зачем нам помнить истоию, просто признавая этот факт жизненно необходимым, чтобы идти дальше. Давайте хранить память о каждой отдельной судьбе, они действительно расскажут намного больше, чем цифры с бесконечным количеством нулей.

Небольшого объема книга – сборник трех неравнозначных вещей: крошечного рассказа, «лирической повести» и просто повести, давшей название книге. В отзывах, что мне попадались, почему-то подробно пишут именно о последней, меня же она тронула мало или совсем никак, рассказ… хороший рассказ, но сказать вразумительно тоже мало что о нем получается, а вот та самая лирическая повесть «1962» вызвала достаточное количество эмоций, чтобы о ней сказать вслух.

Трудное чтение. Трудное, но нужное. При любом отношении к современной истории и любых политических взглядах нужное. Да и лично мне крайне интересное в том смысле, что речь идет об осмыслении эпохи, начавшейся для автора году в 1962, а для меня – всего лишь на год раньше. 1962 – год рождения Александра Архангельского, а повесть написана в беспроигрышной форме, когда отец раскрывает сыну-подростку свое понимание истории страны, советской и современной ее истории. В беспроигрышной, потому что с высказанным в такой форме невозможно оголтело спорить, она – личное мнение и ви́дение. Спорить с личным мнением, которое тебе не навязывают, занятие бессмысленное: не соглашаюсь? имею право! Как и автор – право на это мнение, с которым я не согласна или согласна не полностью. Но ведь, не соглашаясь, читаю и читаю, а это ли не авторский талант – не оттолкнуть от себя несогласного? Авторский и человеческий: имея вполне определенно правую точку зрения на российскую историю, Архангельский считает, например, что в стране недостаточно иметь только один музей бывшего президента, такой, как Ельцинский, что со временем необходим и Горбачевский, и Путинский, чтобы не терять больше свою историю, чтобы каждый из нас мог определить то место в ней, где она была уже не только фоном нашей собственной жизни, но и соприкасалась с этой жизнью вплотную.

Дальше...

Вообще, не хочется писать конкретику об этой повести, потому что если вдруг возникнет обсуждение конкретики, оно неизбежно выльется в околополитический «белый шум», а я совсем не сторонник его раздувания. К сожалению, никакая истина в нынешних политических спорах не рождается, а рождаются только склоки и выплеск агрессии. Да и самому Архангельскому есть ли дело до того безвестного читателя, что почти до самого конца пытаясь понять (и вполне понимая) его, вдруг ошарашено обнаруживает в книге, что страна его единолично и бесспорно виновна во всех мировых бедах 20 века и что даже к покушению на жизнь Иоанна Павла II тоже причастен ее КГБ. Хотела поначалу написать перед именем папы Римского зачеркнутым текстом «часовню тоже я», да как-то не смешно стало, часовни-то во множестве как раз на их, «органах», совести, так зачем же было добавлять утверждение, давно опровергнутое? Ради усиления эффекта? Да силен эффект был и так, силен великолепной связкой между жизнью одного человека, его семьи и глобальными мировыми событиями, на фоне которых эта жизнь проходила. Силен интерпретациями, слогом, интонациями. Но вот так легко, одним штрихом, одной вынутой доминошкой вдруг разрушилось ощущение честности книги и надломилось доверие между читателем и писателем…

И тем не менее я нисколько не пожалела, что взялась это читать: многое переосмыслено, какие-то убеждения, напротив, стали только тверже – я думала, когда читала, а не потребляла кем-то написанное, и это безусловный плюс.

Долго я собиралась написать об этой книге. Месяца три, наверное. Всякий раз так получается с особо понравившимися книгами. Зреешь, напрягаешь извилины, как бы так преподнести, чтобы человек прочел и сразу побежал, купил, прочел и разделил с тобой твой энтузиазм. (Пишу и сама себе напоминаю Буковку и Листика из "Незнайки в Солнечном городе". У них с книжным театром тоже не все так быстро наладилось, как хотелось.)
К А.Архангельскому как к писателю, не прочитав ни одной его книги, я уже относилась с предубеждением. Для меня он, впрочем, как и Д.Быков, был исключительно медийной персоной, чьи передачи, не скорою, интересно смотреть, да и впечатление в коих он на меня производил весьма положительное. Но вот писатель.. Кто  нынче не пишет? - хотелось задать риторическое.
Как оказалось, предубеждение предубеждением, а потрясающий русский язык и необычный сюжет сделали свое дело. Мне оч.понравилось. Более того, я считаю, что эта книга входит в top 5 лучших книг, написанных на русском языке за последнее десятилетие, причем из этого top 5 на данный момент я могу назвать, кроме романа  только Архангельского, еще, пожалуй, две книги. Так что не густо с теми, кто пишет интересно да к тому же еще и по-русски хорошо, а не просто на русском. И это не обвинение, а некая констатация. Так сложилось. Более того, мало кому удается написать о действительности так, чтобы читающего современника не то, что не покоробило, а чтобы он эту действительность узнал. Архангельскому и это удалось.
"Цена отсечения" - это роман о наших современниках. Будь герои немного постарше, я бы сказала, что это роман о взаимоотношениях поколения моих родителей, но им где-то чуть за сорок. И в этом их преимущество. Им не так тяжело было приспосабливаться к постоянно меняющейся реальности, хотя они тоже пожили и в ту, и в эту эпоху, пережили два путча, но при этом умудрились родить ребенка, заработать денег, осесть в Москве, прилично устроится, почувствовать стабильность и как-то.. завясть. Другого слова не подберу. Не полевые цветы, конечно, чтобы, будучи сорванными, завянуть в вазе, но весьма-весьма похоже. Состояние, когда все есть и не к чему стремиться, когда огонек в глазах потихоньку гаснет, а механизм зарабатывания денег отработан до рутинности, когда дети выросли/уехали/женились.. А что собственно дальше-то делать? Вроде не старики, но что делать, когда вот не живется для себя. Вот тебе 20. Ты зарабатываешь деньги. Потом 25. Ты женишься. Потом 30. Рожаешь и растишь детей. А потом 45.. А что делать-то с этими 45?! Большую половину жизни отпахал на работе и отдал семье, провела в обустройтсве быта и варке обедов/ужинов, и пришел момент, когда все, баста, не надо это больше делать. Но что делать взамен?!
И Мелькисаров придумывает, что делать взамен, но об этом лучше прочесть.