– Грабьеж был бы если бы я фызвал городофого, после того как челофьек одной ногой стоящий в долгофой ямье приносит алмаз в 150 карат стоимостью в 300 000рубльей и просит его распильить. Да–с! Вы забыфаетьесь mein Freund. Я Фам предлагаю прьекрасную сделку. Полофина камня Фам, плюс я ни копьейки не фозьму за работу и плюс готоф фыкупить Вашу полофину за 70 000рубльей.

70 000 рублей это ничтожно мало, но вся сумма долга Бруслова была 23 253 рубля. Немец конечно мерзавец – подумал Никита Селиванович – ну да куда деваться?

– По рукам, – сказал Бруслов, – деньги когда?

– Зафтра, mein Freund, зафтра.

– Значить и камень завтра, – сказал Бруслов, и протянул руку, чтобы взять алмаз. Крюге заохал: – Куда фы пойдьете, без экипажа, без профожатого с таким сокровищем. Ай, как это неумно. Погодьите. Я займу. Сейчас.

Через полчаса по улице в направлении Земского Банка шел человек со свертком в руке. Зайдя в банк, он подошел к управляющему, сказав, что хочет полностью закрыть долг. Отсчитав 23 253 рубля, банкир расцвел в улыбке. Вышел из–за стола, пожал руку Бруслову и до выхода шел, рядом говоря, что всегда знал, что трудности у такого клиента временные, или даже случайные и что он очень рад будет быть полезным такому клиенту.

Выйдя из банка, Никита Селиванович направился домой, ему нужен был домовладелец. Иван Степанович Ипатов отдыхал после завтрака. Кушал он с утра много и сытно. Поэтому по старой дедовской традиции нужен был отдых, дабы живот справился хорошо со своей работой, а уж потом и голову можно напрягать. Когда в дверь постучали, Иван Степанович только задремал, увидя человека, он не сразу в нем узнал квартиросъемщика. Поэтому присел на диване. Узнав Бруслова, он лег снова и спросил:

– Чаво надобно любезный? Часы приема обозначены.

Бруслов прямо спросил: – Иван Степанович, сколько станет снять на месяц один этаж?

Ипатов открыл глаза, повернулся: – Этаж? – переспросил он.

– Да, нижний. В котором у меня комната, – ответил Бруслов. Ипатов встал, подошел к столу. Садясь, он сказал: – Я признаться этажами не сдаю. Даже клиентам с хорошей репутацией, – на этой фразе он сделал ударение.

– А за сколько бы сдали? – не унимался Бруслов. Уверенная настойчивость, сквозившая от этого непонятного арендатора, показалась Ипатову обоснованной.

– Знаете ли, этажом не сдаю, потому как весьма зависимость большая от одного жильца. А так много жильцов – спокойней на душе. Ну, если так для разговора, то 3000 рублей в месяц с этажа я собираю. Но одному я не сдам, – закончил Ипатов.

– А за 5000рублей сдадите? – спокойно спросил Бруслов.

Ошарашенный Ипатов удивленно уставился на человека с дыркой на рукаве и усомнился в правильности услышанного. Но, развернувшийся пакет с пачками ассигнаций убедил его в обратном.

– Вот Вам на полгода вперед, – сказал жилец, кинув 30 000рублей на стол.

На самом деле в месяц с этажа Ипатов еле собирал 1200 рублей аренды и то не всегда платили вовремя. Поэтому решение он принял мгновенно.

– Хорошо, – сказал он. – Но нужно время чтобы выселить жильцов.

– Два дня, – сказал Никита Селиванович.

– Да как же за два дня можно расселить 10 семей? – воскликнул Ипатов.

– Если не сможете, то отменяем сделку, – неожиданно для себя сказал Бруслов.

– Вот! Вот сразу вижу делового человека! Или все или ничего, – одобрительно захохотал Ипатов. – Сам такой был в молодости. Сделаем все в два дня, будьте покойны. А что это Вы так хотите снять именно у меня этаж? Я не против, но за такие деньги Вы легко могли бы снять этаж в центре либо особняк в тихом месте. Почему у меня? – спросил он, косясь на пачки денег.

– Видите ли, Иван Степанович, я буду говорить с Вами прямо. Я уж полгода как под следствием и под опасностью оказаться в долговой тюрьме. Однако мои обстоятельства сложились неожиданно превосходно. Мой дядя в Лондоне приказал долго жить и оставил мне довольно солидное состояние. Долги я погасил немедля, но для возврата в общество мне нужно время. Поэтому проживать сразу в центральной части не хочу, пусть все уляжется, а у вас мне очень по душе. И если я могу снять для удобства этаж, то почему нет? Устал я признаться – угольничать. – Ипатов продолжал смотреть с непониманием. Для того чтобы до конца убедить его Бруслов сказал: – Ну и главное – женщина, дивной красоты и обаяния проживает рядом. Это очень удобно. Хотя мне неловко право Вам об этом рассказывать.

Этот аргумент и пачки денег полностью сняли все сомнения Ипатова. Он протянул руку, по–купечески прихлопнул второй ладонью рукопожатие:– Так бы и сказал Голуба! Баба она слаще халвы всякой!

Идя по коридору, Ипатов обратился к Бруслову: – А что может коли наследство большое, весь дом у меня купишь – с арендаторами. Четыре этажа – 52 комнаты. Отличный дом для богатого хозяина!

– Да нет, – ответил Бруслов – пока рановато думать об этом.

– Ну, глядите Никита Селиванович, если надумаете, сторгуемся.

Бруслов зашел в свою треугольную комнату. Плотно запер дверь – подошел к печи, провел рукой по мозаичному изразцу. Взял нож и прочертил полосу по трем вряд стоящим камушкам. Не треснул глянец, тогда он ударил ножом по глазури, потом еще раз и наконец, третий. Сел на стул, руки дрожали. Он смотрел на места ударов. Потом резко встал, открыл дверь и крикнул в тишину коридора:

– Иван Степанович Вы еще тут?

– Что батюшка? Тут я, – послышался с лестницы голос Ипатова.

– А Вы знаете что? Куплю я Ваш дом, – крикнул в темноту Бруслов, глядя, как из печи блестели дивными переливами драгоценный камни.

4

Когда на второй день, дверь ювелирной лавки Крюге, возвестила о приходе клиента, хозяин лавки не думал увидеть этого человека. Никита Селиванович стоял и приветливо улыбался. Крюге заметил, что это был уже не тот человек, который был у него вчера. Перед ним стоял подтянутый господин в прекрасном костюме–тройке, шляпе Трибли и довольно дорогой тростью в левой руке. Цепь золотых часов солидно подчеркивала статус и соответствие ее господина. Итак, новый господин Бруслов вызвал почтительный полусгиб в фигуре ювелира и милейшую улыбку.

– Господин Бруслоф! Никита Сэлифанофич, как рад Фас фидеть!

–Благодарю Вас, я тоже, – довольно сухо ответил Бруслов. – Хотел поговорить с Вами Гер Крюге.

– Конечно– конечно, – ответил немец. Присели.

– Я к вам насчет вчерашнего визита. Понимаете Гер. Крюге, мне кажется, вся вчерашняя сделка была несколько поспешной и нервной. Мы поторопились оба и не совсем верно договорились с Вами, – сказав это, Бруслов подошел к окну и взял паузу. В тишине послышалось нервное ерзание в кресле немца. Простоя в такой позе не менее минуты Бруслов понял, Крюге орешек крепкий, выдержал паузу и не задал ни одного вопроса, стреляного воробья на мякине не проведешь. Снова усевшись и закурив, Бруслов продолжил:

– Вы помните тот камень, вчера? Я уверен, что мы его не правильно оценили. Его стоимость значительно выше. Гер Крюге я настаиваю на пересмотре цены.

Ювелир до конца сказанного не проронивший ни слова, был пунцовый: – Фы что, издефаетьесь почтенный? – почти прошипел он. – Ни о каком пересмотре не может быть и речи.

Бруслов попытался вставить какое–то слово, но немец заговорил быстро, на немецком языке и, судя по размахивающимся рукам, он был крайне возмущен.

– Это у Фас, у русских можно плефать на свое слово. Мы немцы – не такие. Да–с! Я не понимаю, как Фы набрались наглости, милостифый государь, яфиться ко мне с таким фопросом? Это неслыханно! Я Фас фыручать, я Фам помогать! Я Фам заплатить целых 70 000рублей. Что Фы еще катите?

Бруслов спокойно сказал: – Я хочу заплатить вам 300 000рублей за этот камень.

Немец замер он будто даже остолбенел.

– Ви катите купить алмаз обратно? – с осторожностью спросил он.

– Да. Я надеюсь, Вы его не распилили?

– Нет. Не успел еще, – ответил ювелир.

Бруслов высыпал горсть драгоценных камней, Тут были и алмазы и рубины и изумруды, выделялся черный сапфир.

– Я полагаю, этого хватит? – сказал Бруслов. Ювелир взял несколько камней внимательно оглядел их, особое внимание уделил топазу величиной с грецкий орех. Потом он посмотрел на Бруслова: – Ви катите это отдать за тот алмаз?

– Да, – ответил Бруслов.

– Но это гораздо больше, чем стоимость самого алмаза. К чему такая щедрость и …, – немец запнулся.

– И глупость, Вы, наверное, хотели это сказать? – спросил Бруслов. – Скажу только, что для этого есть причина и она финансовая. Я скоро отправляюсь в поездку в Азиатские страны и, узнав о моей находке, через моих друзей, мне в одном Тьмутараканском государстве предложили большие деньги за алмаз булгарских князей. Вот и вся загадка. Гер Крюге я полагаю, сделка выгодна для вас. Соглашайтесь!

Немец, поразмыслив, сказал: – Да! Конечно фыгодна. Идет! И я прошу простить мне мою горачность. Я Фам тут нагофорил…

– Не стоит, – обрезал Бруслов – По рукам?

– Abgemacht,– сказал немец. Выйдя из ювелирной лавки, Бруслов сжимал в кармане один камень вместо дюжины и бормотал: – Слава Богу! Слава Богу!

Причина его поведению была в дне прошедшем. Бруслов увидел, что его удары по мозаике на печи скололи глазурь и обнажили драгоценные камни.

–А Вы знаете, что – куплю я Ваш дом, – крикнул Бруслов, глядя на блеск камней. Он аккуратно, чтобы не привлекать дополнительного шума начал выцарапывать камни. Нож иступился быстро, и он зашел к соседу и попросил отвертку на время. С отверткой в наборе шел маленький плотницкий молоточек. Работа закипела, через час Бруслов удалив один ряд мозаики на печи, обнаружил 27 камней разного размера и природы. Все камни были без огранки, неправильной формы и цвета. Но одно было точно – это, то, что это были драгоценные камни. Поняв, что за каждым мозаичным камушком сокрыт алмаз, Бруслов оглядел печь снизу до верха. Он снял один ряд глазури с камней, и ему хватило бы до конца жизни, жить безбедно. А перед ним стояла печь состоящая из 180 рядов мозаики. Кроме прочего он только сейчас заметил, что есть ряды шире и больше по размеру остальных. Он начал внимательно изучать и ощупывать всю мозаику. На самом верху сбоку он увидел очень красивую кафельную плиточку сбоку печи, на которой был изображен медведь. Он сотни раз видел эту кафелинку и не видел ничего необычного. Но после последних событий он встал на табурет и стукнул по ней молоточком. Пустота отозвалась за нею. Он ударил посильней, кафель треснул и раскололся. В образовавшейся пустоте Бруслов увидел кирпич. Это был просто кафель, сказал он сам себе. Спустившись на табурет, он сел. Только сейчас он почувствовал усталость. Он пнул ногой осколок кафеля, он перевернулся и Бруслов увидел, что на обратной стороне плитки что–то виднеется. Он поднял осколок, сзади была буква R, написанная зеленой краской. Он поднял все осколки и сложил их, получившаяся надпись заставила его побледнеть. Там было написано RAKSI. Это же имя князя на алмазе – чуть не закричал он. Взяв свечу, он вскочил на табурет и поднес огонь к кирпичной кладке. В кирпиче было углубление – типа глубокой ямки, уходящее вглубь кирпичной кладки. Это углубление своей формой было точно алмазу проданному Крюге. Бруслов попытался нажимать на углубление в разных местах, засовывал разные предметы, все напрасно. Нужен был алмаз, так как, похоже, он выполнял функцию ключа для какого–то тайника.

…Слава Богу! – повторял он, идя утром из ювелирной лавки Крюге. – Успел!

Зайдя в комнатку, он кинул трость и, не снимая костюм, встал на табурет. Взяв в руку алмаз, он начал прикладывать его в отверстие. Камень не входил. Он пытался поворачивать его по–разному, тщетно. Ничего не происходило. Обессилив Бруслов сел на кровать. Только сейчас он почувствовал, как болят его ноги. Голова гудела и налилась свинцом. Он облокотился о стену, закрыл глаза. Завертелись круговоротом слова, картинки, события. Здесь был и следователь Звягин и Ипатов, и сосед с молоточком и кафелинка с медведем и надписью…СТОП. Бруслов мгновенно открыл глаза – надпись RAKSI на кафеле и на алмазе – может нужно повернуть алмаз так, чтобы надпись на нем смотрела надпись на кафеле. Сон исчез. Через секунду он искал надпись на алмазе. Еле нашел так, незаметна она была сделана, аккуратно – боясь, что не получится, он начал вкладывать в отверстие алмаз надписью наружу. Через мгновение камень будто провалился внутрь, тут же что–то щелкнуло, и боковая стенка печи приоткрылась как дверца. Бруслов окаменел, потом кашлянул, пришел в себя, слез со стула приоткрыл боковину печи. Это оказалось не трудно, боковина была изначально сделана как дверь. Внутри была собственно печь, да настоящая печь, состоящая из топливника, дымохода. Правда, печью видимо ни разу не пользовались, дымоход был заложен. Бруслов зашел внутрь печи. Места было немного, но два человека поместились бы. Странно, подумал он, для чего делать печь с таким секретом в виде тайника, а в тайнике пусто? Может в ней кто–то сам прятался при нужде, – думал Бруслов.

Он еще раз осмотрел тайник. Выходить не хотелось. Он повернулся, вокруг держа свечу перед собой. Ничего кроме кирпича и золы на стенах. Он вышел разочарованным. Обтрусил золу с одежды. Ну, разве поймешь, зачем кто–то сделал тайник в печи? А может и был там клад, да вынули давно. Да, – видимо так, думал Никита Селиванович, вытирая золу с руки. Но если есть зола, значить должны были печь топить, а как ее топить, если она е может быть растоплена. Тогда зола – откуда? Это уж фантазия, какая то – подумал Бруслов. Снова зашел в тайник, поднес свечу к закопченной стене. Копоть была старая, пыльная уже без сажи. Он взял тряпку и потер стену, эффекта не было. Он потер сильнее, после плюнул на стену. Под слюной появилось что–то белое. Бруслов взял ведро воды, окатил стену и начал тереть наотмашь, нервно и сильно. Через несколько минут перед ним был очищен маленький участок стены, на которой виднелась надпись ничего не значащая для Никиты Селивановича – Калуга.

5

Лев Петрович Одинцов любил гулять после завтрака, до полудня. Природа только начинала дышать, день только набирал силу, и старому генералу уважаемого Фелъдегерского корпуса тоже казалось, что в это время и у него все только начинается и все еще впереди. Это приводило его меланхолическую натуру в состояние бодрое и даже молодцеватое.

В конце каждой подобной прогулки он взял за обычай прыжком достать кончиками пальцев ветку акации над дорожкой. И надо сказать, что ему это удавалось, хотя ветка висела не низко. Каждый раз, достигая результата, он довольный говорил себе «Еще рано подковы сдирать!» Со стороны это смотрелось видимо необычно, так как прыгающий пожилой господин это еще полдела, но вот прыгающий словно школяр – генерал – это признаться нонсенс. Вот и сегодня достав рукой ветку, он довольно крякнул, по привычке обернулся, не увидел ли кто – сзади никого не было. Удовлетворенный он обернулся и увидел прямо перед собой грязного человека в лохмотьях, который улыбался. Вдруг он сквозь улыбку сказал:

– Чего прыгаешь, будто в аду на сковородке? Рано тебе прыгать. Пока рано…– все это он сказал нараспев. Будто псалом пел. – А дай Гришеньке монетку! Дай медячек, Гриша купит калачёк!

Генерал опешил от такого случайного собеседника. Полез в карман и достал рубль серебром. Увидев, что монета крупная, генерал пожалел – но деваться не куда. Кривясь от сожаления, он отдал монету юродивому. Тот начал хохотать и прыгать, бегая вокруг генерала.

– Гриша богатый! Гриша богатый!

Лев Петрович боком прошел мимо бегающего бродяги, и хотел было уйти, но бродяжка преградил ему дорогу и, улыбаясь беззубым ртом, сказал:– Ты Гришу любишь, и Гриша тебя любит. Ты мне монетку и я тебе монетки, – с этими словами юродивый положил в ладонь генерала кусок глины.

– У тебя много монеток? – спросил бродяжка. – Дай Грише, дай! А я тебе еще дам красивых монеток у меня их много.

Генералу все это надоело, он попытался прорваться через юродивого, но тех, кого Бог лишает разума, он наделяет силой. Поняв, что тот будет бежать за ним дальше до управления, генерал вытянул две медные монеты и дал их бродяжке со словами:

– Ну, вот тебе денежка. Ступай братец.

– А вот и тебе камушки–красавушки, – сказал Гришка и насыпал горсть камней в руку генералу. Среди кусков битого стекла, глины, гранитной крошки в его ладони лежала жемчужина. Огромная! Дивной красоты. Размер был с перепелиное яйцо. Юродивый хохотал и хлопал в ладоши. Лев Петрович взял жемчужину и спросил:

– Откуда это у тебя?

– Это? Это слезы Игнатушки. Гриша его жалеет, а он плачет. Слезки это его. Ты его пожалей, он тоже поплачет.

Генерал смотрел на блаженного и не знал как себя вести, что сказать. Украл он, что ли где–то? Да нет, украсть он не может. Видимо взял и сам не понял. Лев Петрович пришел в себя и решил, что необходимо вернуть жемчужину владельцам, у которых сумасшедший ее украл, он спросил:

– А что Гришенька! Может, давай и я пожалею твоего Игнатушку, чтоб не плакал больше. Ты приведи меня к нему.

Блаженный захлопал в ладоши и с гиканьем запрыгал к выходу из парка. Генерал последовал за ним, положив жемчужину в карман. Через полчаса они очутились у входа на Дорогомиловское кладбище. Вот этого Лев Петрович не ожидал. Гришка ловко шмыгнул внутрь за ограду. Генерал последовал за ним, уже сожалея о своем шаге. Это же надо увязаться за сумасшедшим. Гришка за это время вприпрыжку сбежал вниз по алее глубоко внутрь кладбища. Бежал он уверенно, чувствовалось, что он бывал тут часто. Когда генерал подошел к концу общей кладбищенской аллеи, Гришку не было видно. Он будто исчез. Он постоял прислушиваясь. Тишина была кругом.

– Эй, дружек! Гриша! – позвал Одинцов бродяжку и услышал через мгновение.

– Аюшки дяденька! Аюшки, – голос звучал из глубины кладбища.

Идя, генерал смотрел на могилы и понимал, что он уже в старой части кладбища. Старые заброшенные могилы встречались все чаще. Да где ж этот юродивый?

– Иди к нам, – раздалось с боку. Лев Петрович обернулся в темном углу, заросшем вьюнком и елками, стоял сумасшедший. Он стоял и улыбался, вытянув руку, и махал ладошкой.

– Иди дяденька к нам. Игнатушка ждет. Ну же иди!

Льву Петровичу от этой картины стало не по себе. Обернулся – ни души.