Глава вторая
Семейство Пегг

С платформы полная круглолицая женщина махала ей хозяйственной сумкой. Сообразив, что это, верно, и есть миссис Пегг, Анна подошла к ней.

– Ах ты, мой утеночек! Как славно, что ты приехала!.. А вот и наш автобус подходит. Давай мне саквояжик – и побежали!

Возле станции действительно ждал пассажиров одноэтажный автобус. Он был почти полон.

– Вон там местечко есть, – пропыхтела миссис Пегг. – Иди сядь там, утеночек, а я уж тут, рядом с водителем… Утречко доброе, мистер Билс! Здравствуйте, миссис Уэллс! Чудная погодка, не правда ли? А как поживает Шерон?

Анна пробиралась в глубину автобуса, радуясь, что не придется сидеть рядом с этой самой Шерон – едва четырех лет от роду, загорелой, толстощекой, румяной, с почти добела выгоревшими светлыми волосами. О чем говорить с такой мелюзгой, Анна понятия не имела.

По обеим сторонам бежали поля – то желтые, то бурые, то зеленые. Распаханные, похожие на рубчатый коричневый бархат. Голубоватые капустные… Глядя в окно автобуса, проносившегося по нешироким дорогам между полями, Анна временами замечала в живых изгородях алые огоньки маков.

А потом по левую руку узкой полоской показалось море. Сердце так и подпрыгнуло. Анна быстро огляделась – видят ли остальные? Они не смотрели на море. Были заняты болтовней. Должно быть, сказала себе Анна, они так привыкли к этому зрелищу, что перестали его замечать.

Сама она смотрела и смотрела… и потихоньку совсем отрешилась от реальности, широко открытыми глазами глядя в никуда.

А потом они прибыли в Литл-Овертон. Автобус устремился вниз по длинному и довольно крутому склону. Перед Анной распахнулся невероятный простор – небо, море, залитая солнцем болотистая равнина… Наконец автобус заложил крутой поворот и резко остановился.

– Здесь уже рядом, – сказала миссис Пегг, когда они забрали вещи; автобус же с ревом умчался по прибрежному шоссе. – Сэм нас уже ждет! Он, наверное, слышал, как проехал автобус!

– У нас дома автобусы все время туда-сюда ездят, – заметила Анна.

Мисс Пегг представила себе это, поцокала языком:

– Шумно, должно быть!

– Я и не замечаю.

Потом Анна вспомнила автобусных пассажиров и задала неожиданный вопрос:

– А вы замечаете, когда показывается море?

– Я? – Миссис Пегг удивилась. – Море? Нет, что ты. Я к нему и близко не подходила с тех пор, как девчонкой была.

– Просто его из автобуса видно было.

– Ах вот ты о чем. Да, тебе оно в новинку.

Они подошли к воротцам в низеньком, Анне по пояс, заборчике. Крохотный садик был полон цветов, над ними гудели пчелы. Недлинной тропинкой Анна и миссис Пегг прошли к раскрытым дверям домика.

– Сэм, а вот и мы! – крикнула в домашний полумрак миссис Пегг. – В целости и сохранности!

Анна пригляделась: вон та крупная тень в углу, верно, кресло с сидящим в нем мистером Пеггом.

– Мы только вещи сперва наверх отнесем!

Миссис Пегг подтолкнула девочку внутрь чего-то, что смутно напоминало буфет, но на деле оказалось узкой и крутой винтовой лестницей.

– Вот мы и на месте! – сказала она, одолев подъем. – Не королевские покои, конечно, но тут чисто и очень славно, да и перина отменная. Устраивайся, утеночек, и спускайся к нам, как будешь готова. А я пока чайник поставлю.

Анна окинула взглядом тесную комнатку с белеными стенами, низким покатым потолком и всего одним окошком, сидевшим так близко к полу, что если не нагнешься, то наружу и не выглянешь. Окно выходило во дворик, окруженный опять-таки белеными стенами. В дальнем его конце виднелась отдельная будка туалета с длинным жестяным умывальником на стене. Вдали расстилались поля.

Над кроватью висела картина в рамке. Не совсем картина – кусочек ткани с образцами разных вышивальных стежков красными и синими нитками. Крестиком был вышит синий якорь и над ним надпись: «Все испытывайте, хорошего держитесь»^[2].

Девочка уставилась на нее с некоторым недоверием. Все дело было в слове «хорошее». Нет, не то чтобы Анна отличалась особо зловредным поведением. Напротив, в ее школьных табелях в графе «поведение» обычно значилось твердое «хорошо». Просто… не было чувства принадлежности к этому понятию. Ну не чувствовала она себя хорошей и доброй.

Все же она опасливо сказала себе, что комнатка впрямь милая. Простенькая, но славная. И лучше всего, что здесь стоял тот же запах, который она отметила еще внизу. Теплый такой, насиженный и очень приятный. Ничего общего с городским запахом мастики. Или этой надоевшей хлорки в школе.

Она повесила плащ на деревянный гвоздь за дверью. Постояла некоторое время посреди комнаты, затаив дыхание и прислушиваясь. Идти вниз не хотелось, но не было и уважительной причины задерживаться. Анна мысленно досчитала до шести, тихонько кашлянула и спустилась.

– А вот и наш колокольчик, – встретил ее мистер Пегг. Сидя в своем кресле, он пристально вглядывался снизу вверх. – Ух ты, как выросла-то! Прямо совсем взрослая барышня! Верно, Сьюзан?

Анна присмотрелась к его морщинистому и обветренному лицу. Бледно-голубые маленькие глазки прятались под лохматыми нависшими бровями.

– Здравствуйте, – серьезно сказала она и протянула ему руку.

– Колокольчик наш! – Мистер Пегг взял ее руку, рассеянно похлопал. – Как твоя мачеха поживает?

Анна покосилась на миссис Пегг.

– Твоя матушка, – немедленно поправила та. – Сэм спрашивает, в добром ли она здравии.

– Моя мама умерла, – чопорно ответила Анна. – Давным-давно. Я думала, вы знаете.

– Да, да, девочка. Как же нам не знать, – с грубоватой лаской проворчал Сэм. – И твоя бабушка, как ни прискорбно. – Аннино лицо одеревенело вконец, а он продолжал: – Я и говорю вот, мачеха твоя. Миссис Престон. Нэнси Пиггот, как она раньше звалась. Она ж теперь мачеха твоя, или как? Нэнси Престон, она тетка что надо. Сердце у нее всегда доброе было. И тебе она, спорю на что угодно, за добрую мамку. Небось держится молодцом?

Анна ответила официальным тоном:

– У нее все в порядке, спасибо.

У Сэма из уголков глаз разбежались морщинки.

– Только тебе не нравится, что я ее в мамки твои записал, верно?

– А кому же понравится! – сказала миссис Пегг. – Мачеха, матушка – теперь так не выражаются. Ты небось называешь ее «ма», ведь так, милая?

– Я говорю «тетушка», – ответила Анна. Подумала и добавила: – Иногда.

Трудно было объяснить, почему она большей частью не называла миссис Престон вообще никак. Какая в этом нужда, если в доме у них не очень-то многолюдно? Там был только мистер Престон, называвший жену «Нэн». И еще Рэймонд, взрослый, работавший в банке. Он называл свою мать «маманей» и еще по-современному «ма». По мнению Анны, «маманя» звучало как-то глуповато.

Она стояла перед креслом мистера Пегга, томясь и не зная, что еще сказать.

Миссис Пегг пришла ей на выручку.

– Как ее ни зови, а она тебе все равно вместо матери, – обычным своим уютным тоном сказала хозяйка дома. – Ну а ты, я уверена, в глубине души любишь ее почти как маму родную, верно ведь?

– Верно! – сказала Анна. – Даже больше…

Глаза неожиданно защипало: она вспомнила, как миссис Престон бежала по платформе, напоминала ей про открытку…

– Ну и хорошо, – сказала миссис Пегг.

– Мне открытку надо послать, – выговорила Анна. Голос прозвучал громче, чем следовало, уж очень она боялась, как бы он не сорвался. – Я все напишу, а вы мне покажете, где бы ее отправить?

Миссис Пегг пообещала. Открытку можно написать в передней комнате, пока будет готовиться чай.

– Пойдем, покажу! – Она разгладила ладонями подол платья и повела Анну в комнату по другую сторону коридора. – Вон там столик. У окошка.

В небольшой комнате, заставленной мебелью, царила полутьма. Миссис Пегг отдернула занавески, убрала с бамбукового столика пальму в горшке. Потом восторженно склонилась над большой белой вазой, полной розовых и голубых искусственных цветов, занимавшей половину подоконника.

– Прелесть, не правда ли? – Она сдула пыль с пластмассовых лепестков. – Никогда не завянут!

Полюбовалась, концом подола обмахнула фестончатый край продолговатой вазы. Улыбнулась Анне, вышла и прикрыла за собой дверь.

Анна огляделась. Похоже, это была лучшая комната в доме Пеггов. Осторожно, на цыпочках, она прошла по гладкому линолеуму и скользкому коврику у камина. Дома тоже была гостиная – ее в основном использовали по выходным или когда гости приходили. Только эта комната была совсем иной.

Сев за бамбуковый столик, она достала открытку, адресованную «Миссис Стэнли Престон, дом 25 по Элмвуд-Террас, Лондон». Перевернула другой стороной и стала писать:

Доехала благополучно. Здесь очень хорошо. В моей комнате косой потолок и окно у самого пола. И пахнет здесь не так, как дома. Я забыла спросить: можно мне каждый день шорты носить, если не иду никуда, где нужно одеться как-то по-особенному?

Анна помедлила, ей вдруг захотелось приписать нечто более теплое, искреннее, чем обычное «С любовью, Анна». Что именно? Она не знала.

Из кухни доносились приглушенные голоса.

– Бедняжечка, – говорила Сэму миссис Пегг. – Совсем малюткой потерять маму… и бабушку! То-то она такая бледненькая, худенькая и невеселая… А впрочем, думается, мы отлично поладим. Что-то засиделась она там со своей открыточкой. Может, мне ей намекнуть, что чай давно заварился?

Анна все грызла ручку, сидя в гостиной. Снаружи, наполовину загороженный вазой с искусственными цветами, дремал на солнышке маленький сад. Над яркими чашечками цветов с гудением носились пчелы. Внутри по стеклам закрытого окна ползали мухи. Чувствуя себя такой же пленницей, Анна рассматривала пластиковые гортензии и пыталась сообразить, как бы сообщить миссис Престон, что она вправду любит ее… но чтобы при этом и обязательств особых не принимать…

– Деточка, чай скипел! – объявила миссис Пегг, подойдя к двери.

К этому времени Анна успела остановиться на варианте «с большущей любовью» взамен просто «любви». И еще добавила постскриптум:

Шоколадка была очень вкусная. Я на вечер немножко оставила.

Она знала, что миссис Престон это непременно понравится. А ее саму ни к чему бесповоротно не обяжет. Все может быть. Может, ей не очень-то захочется тетке на шею прыгать, когда она вернется домой.

Глава третья
На грузовом причале

– Прямо по дорожке, а на перекрестке – налево, – сказала миссис Пегг. – Немного пройдешь, там как раз будет и почта. А если направо свернуть, выйдешь к заливу. Ступай, оглядись!

Она ободряюще кивнула Анне и вновь скрылась за дверью.

Почту девочка нашла без труда. К ее удивлению, отделение размещалось в коттедже вроде того, где жили Пегги. На стене висел плоский ящик для писем, куда она и опустила открытку. Сделав дело, Анна почувствовала себя вольной пташкой и вернулась на перекресток. Свобода и пустота, как хорошо! Ни с кем не надо говорить, изображать вежливость… беспокоиться ни о чем не нужно…

Кругом было почти совсем безлюдно. Проехал на велосипеде рабочий с фермы, сказал: «Добрый день» – и скрылся прежде, чем она успела удивиться. Анна вприпрыжку направилась короткой дорогой к пристани и скоро увидела впереди длинный узкий залив.

В воздухе пахло солью, с заболоченного противоположного берега доносились крики морских птиц. Несколько небольших кораблей стояли на якоре, слегка покачиваясь, – приливное течение как раз меняло направление. Анне показалось, что дорога привела ее в совершенно иной мир. Это был мир уединения и спокойствия. Море, корабли, птицы… огромное небо над головой…

Она так и подпрыгнула, внезапно услышав детские голоса, громкий смех, возгласы:

– Идем скорей! Ждут ведь!

На углу причала появилась ребячья компания. Пять или шесть разновозрастных мальчиков и девочек, все в темно-синих, «морских», джинсах и свитерах.

Анна мигом напустила на себя чопорный вид, натянула «обычную» физиономию.

Какое счастье – они направлялись вовсе не к ней. Вопя и толкаясь, ребятишки неслись к машине, стоявшей в конце дороги. Подбежав, набились внутрь. Дверцы захлопнулись, автомобиль сдал назад и покатил к перекрестку. Анна успела заметить мужчину за рулем, рядом с ним женщину. На заднем сиденье, возбужденно что-то обсуждая, подпрыгивали дети.

Машина уехала прочь. Опять стало очень тихо.

«Как хорошо, – подумала Анна. – Как хорошо, что они отсюда уехали. Хватит уже с меня на сегодня новых знакомств!»

Однако чувство свободы успело незаметно смениться ощущением одиночества. Анна знала: даже если бы они познакомились, подружиться с ними ей не светило. Эти дети были «внутри». Невооруженным глазом видно. «Ну и ладно. Все равно не хочу ни с кем сегодня больше знакомиться…»

А ведь мистер и миссис Пегг были единственными, с кем она говорила после отъезда из Лондона.

С ума сойти, все произошло не далее как нынешним утром! Шум, толкотня, суматоха вокзала Ливерпуль-стрит, нервотрепка, близость прощания… – только и спасало каменное выражение лица. А казалось, сто лет прошло!

Анна прислушалась к плеску воды под бортами лодок. Шлеп, шлеп… Чьи это кораблики, интересно знать? Наверное, каких-нибудь счастливчиков. Семей, которые год за годом приезжали в Литл-Овертон отдыхать, а не потому, что у кого-то путались под ногами… не потому, что «дажеинепытались»… не потому, что другие люди ума приложить не могли, что с ними делать… мальчики и девочки в джинсах и свитерах, как та семья.

Она подошла к самому краю моря, сняла туфли и носки, зашла в воду и стала смотреть на болото. У горизонта угадывалась гряда дюн, золотившихся на солнце. По обе стороны простиралась морская синева. Над заливом пролетела некрупная птица. Она близко миновала девочку, несколько раз подряд издав короткий жалобный крик. Казалось, птица выговаривала:

– Жаль меня! Жаль меня!

Анна стояла, смотрела, слушала… ни о чем не думала. Просто вбирала молчаливую бесконечность низменного берега, небес и воды. Их великая пустота была некоторым образом созвучна маленькому пустому месту у нее внутри. Потом она быстро обернулась, посмотрела назад: показалось, будто за ней наблюдали чьи-то глаза.

За спиной никого не было. Ни на причале, ни на травянистом откосе у поворота дороги. Один или два домика, видимые с берега, казались пустыми, дверь лодочного сарая была заперта. По правую руку среди полей раскинулась деревня. Вдали на фоне неба одиноким силуэтом торчала ветряная мельница.

Анна посмотрела налево. Позади коттеджей тянулась невысокая кирпичная стена, в конце ее виднелась тенистая рощица…

Вот тогда она и увидела тот дом.

Заметив его, Анна сразу поняла: его-то она и искала. Дом выходил фасадом прямо на залив – большой дом, старый, квадратный, со множеством окошек, обрамленных выцветшими голубыми наличниками. Ей не показалось, что за ней наблюдали, – каждое окно именно на нее и смотрело!

Ничего общего с обычными зданиями, что тянутся рядком вдоль длинной улицы, – она сама обитала как раз в таком. Дом стоял сам по себе, выглядел спокойным, невозмутимым и вечным. Казалось, он так долго следил за приливами и отливами, что и думать забыл о суете жизни, происходившей где-то там, на берегу… погрузился в тихую спячку. Наверное, ему снились летние каникулы, пляжные сандалии, разбросанные в комнатах первого этажа, а в верхнем окошке еще развеваются сухие обрывки водорослей, подвешенные кем-то из детей вместо флюгера. В гостиной небось пылятся сети для ловли креветок, и ведерки, и засушенная морская звезда в уголке, и старая панама, и…

Все это Анна ощущала, пока разглядывала особняк. Ни одну из вещей внутри она не видела и не знала. Или… Однажды, еще когда жила дома, она побывала у моря вместе с другими детьми, правда почти не помнила той поездки. С Престонами она дважды ездила в Борнмут. Они гуляли по бульвару, сидели среди цветников. Еще они там купались. Отдыхали в шезлонгах. Ходили на вечеринки с концертами.

Нет, здесь все было решительно по-другому. Никакого борнмутского веселья. Старый дом как будто сам собой возник рядом с грузовыми пристанями Литл-Овертона, поглядел на залив, на болота по ту сторону, на открытое море вдали… устроился поудобнее и заявил: «А мне тут нравится! Пожалуй, останусь…»

Так, по крайней мере, все выглядит, думала Анна, рассматривая дом и ощущая некое притяжение. Такой уютный – и вечный…

Она прошлась по воде. Оказавшись прямо против дома, остановилась и снова стала смотреть. На темных окнах не было штор. Одно, на верхнем этаже, стояло открытое, но никто не выглядывал наружу. Тем не менее Анна не сомневалась: дом поджидал именно ее. Наблюдал за ней, рассчитывая, что она вот-вот обернется и узнает его… В каком-то смысле так и произошло.

Стоя по щиколотку в воде в нескольких футах от берега, девочка уносилась в вымышленный мир. Накатило странное чувство: все это с нею уже происходило когда-то. Что конкретно она имела в виду – объяснить было непросто. Она как будто покинула себя самое, отступила назад и стала наблюдать за маленькой фигуркой в самом нарядном своем синем платье, с ботиночками и носками в руке. За тем, как эта другая девочка неотрывно созерцала окна старого дома там, за причалом. Она даже отметила с беспокойством, что начался прилив: вода трогала край платья, тот набряк и потемнел…

В это время над головой снова пронеслась серовато-бурая пичуга, прокричавшая:

– Жаль меня! Жаль меня!

Анна содрогнулась, стряхивая грезы. Глянула вниз: вода успела добраться ей до колен. Даже платье замочила немного.

– Кто живет в большом доме у самой воды? – спросила она миссис Пегг, вернувшись и попивая на кухне какао.

– Большой дом у самой воды? – рассеянно переспросила миссис Пегг. – Ты о каком это?

– О том, где окна с голубыми наличниками.

Миссис Пегг повернулась к Сэму. Тот ел бутерброд с сыром, поддевая ножом маринованные огурчики и отправляя их в рот целиком.

– Сэм! Кто живет в большом доме у воды, в том, где голубые наличники?

Некоторое время тот задумчиво смотрел в пространство. Потом сказал:

– Э, ты это небось о Болотном Доме? Вроде я и не слышал, чтобы там кто-нибудь жил. А ты, Сьюзан?

Миссис Пегг покачала головой:

– Я тоже не слышала. Но я никогда и не хожу к пристани, так откуда мне знать? Хотя… Ходил слушок, будто джентльмен какой-то из Лондона купить его собирался, мисс Мандерс на почте как-то обмолвилась. Помнится, прямо так и сказала: «Только ремонту там сущая погибель. Слишком долго пустой стоял…» Хотя как знать, может, вовсе и не о том доме речь шла.

– А что за дети в темно-синих джинсах и свитерах? – спросила Анна. – Большая такая семья.

– Вот уж понятия не имею. – Мисссис Пегг выглядела вконец озадаченной. – В сезон отпусков ребятни здесь полным-полно, и все примерно так и наряжены. И не знаю даже, что тебе сказать. А ты, Сэм?

Мистер Пегг мотнул головой и предположил:

– Могли всего на день приехать.

– Да, пожалуй, – согласилась Анна, вспомнив автомобиль.

Тем не менее она чувствовала некоторое разочарование. Она-то почти успела решить, что они и были хозяевами особняка у воды. Уж больно подходило ему именно такое семейство.

– Еще что-нибудь тебе рассказать, милая? – улыбнулась миссис Пегг.

– Ой, да, – вспомнила Анна. – А что это за птичка все кричит «жаль меня, жаль меня»?

Миссис Пегг как-то странно на нее посмотрела:

– Тебе уже в постельку пора, милая. День был длинный, одна поездка чего стоит! Пойдем, устроиться тебе помогу.

Она с усилием выбралась из кресла и понесла чашки в раковину.

Анна тоже поднялась, глядя на мистера Пегга, жевавшего хлеб с сыром.

– Тогда спокойной ночи, – сказала она.

– Спокойной ночи, колокольчик! – ответил он рассеянно. – А птичка… Может, это песочник был? Он правда так кричит… словно на одиночество жалуется. – И добавил со смешком: – Хотя я раньше что-то не слышал, чтобы его песенку такими словами передавали!