Еврейская проза особенная. Тут тебе и радости, и страдания, а более всего выживания. Легендарная птица феникс обзавидовалась бы в край, посыпала бы головушку собственным пеплом и отказалась возрождаться, из принципа. Говорят же срубленное под корень родовое дерево не возродится...
В этой истории все вопреки. Вопреки времени, вопреки изменчивости мира, вопреки власть имущим, играющим с судьбами народов. Наконец, вопреки здравому смыслу, подсказывающему затаиться и раствориться. Помните как у Эфраима Севелы :
Две тысячи лет человеку говорят, что он лишний, чужой и ему нет места на земле. А чтоб он не заблуждался относительно искренности этих слов, его постоянно бьют, грабят, плюют в лицо, время от времени режут и даже жгут на кострах. Любому нормальному человеку уже давно стало бы ясно, что пора кончать, как говорится, поиграли и хватит и надо уступить всему миру, если уж так настойчиво просят тебя убраться с этого света.
Но у нас все не так, как у людей. Мы не только продолжаем жить, раздражая человечество до белого каления, но плодимся и размножаемся и даже порой отпускаем шуточки...
Пожалуй, добавить и нечего...
Но я добавлю.
Это история не семьи, это история народа. Не Мирки, и не Сарры, не Арончики, и не Иосифы. Народ колен Израилевых.
И название «Там, где течет молоко и мед» – это ведь просто цитата из Библии. Цитата о том как Господь вывел Авраама в место, где молоко и мед очень сильно смешаны с кровью и слезами, и землю эту невозможно увидеть на карте.
Все эти судьбы переплетённые потерями и воспоминаниями, и лишь две серебряные рюмки, хранящие память. Год за годом, эпоха за эпохой. Как неспешно отмеряющие капли водяные часы. Тишина, от которой звенит в ушах. Призрак множества голосов и тени отступившие в прошлое. Они надеялись родить и вырастить детей. А потом выучить их. Они пели вечером чудесными голосами и продавали невиданной красоты ожерелья, чтобы внучка могла поступить в гимназию. Они радовали родителей, влюблялись... А жизнь неизменно , с редкостной жестокостью обрезала корни.
Погромы, ущемление в правах, зона оседлости. Репрессии, война, блокада. И даже в стране равных возможностей шипение в лицо и переиначивание фамилий. Вечный Исход.
И даже там, на земле предков они не получили счастья. Казалось бы, это старое дерево уже не даст побегов...
Удивительная живучесть. Пятьдесят шесть рыжих и кудрявых, все тот же морковно-капустный салат, и ни к чему подписанный плакат в аэропорту. И шаль, в которую кутаешься на свадьбе дочери.
Три небольшие повести кроме романа. Повести настоящего и моя надежда на лучшее.
Лучшее сбылось, но надежда на счастье для них, тех кто стал близок и дорог, нет. Все те же воспоминания и невозможность изменить. Все те же потери.
Матери, не желающие до последней минуты верить и молящие о снисхождении Господа.
Юбилей, когда можно собрать всех родных за одним столом, покрытым расшитой скатертью.
Старый молчаливый упрямец, отец, не желающий оставлять запутавшегося по жизни сына одного на свете.
Наверное надо очень любить жизнь и уметь надеяться, тогда и старое дерево может. В очередной раз.