Париж

Айвори безостановочно ходил по гостиной. Он проигрывал партию: Вакерс передвинул коня, угрожая его королеве. Айвори подошел к окну, отодвинул штору и взглянул на плывущий вниз по Сене речной трамвайчик.

– Хотите об этом поговорить? – спросил Вакерс.

– О чем – об этом?

– О том, что занимает все ваши мысли.

– У меня озабоченный вид?

– Ваша манера игры заставляет сделать подобное предположение, если только вы не хотите поддаться, но в таком случае вы так явно дарите мне победу, что это почти оскорбительно. Лучше расскажите, что вас тревожит.

– Ничего. Я плохо спал прошлой ночью. Увы – раньше я мог не спать по двое суток. Чем мы провинились перед Богом, что он наказывает нас старением?

– Не то чтобы я был слишком высокого мнения о нас обоих, но нам Господь явно явил милосердие.

– Не сердитесь. Пожалуй, будет лучше закончить на сегодня. Тем более что через четыре хода вы поставите мне мат.

– Через три! Вы озабочены куда сильнее, чем я мог предположить, но не буду настаивать. Я ваш друг, расскажете, когда сочтете нужным.

Вакерс встал и направился к двери, надел в прихожей плащ и обернулся: Айвори по-прежнему смотрел в окно.

– Завтра я возвращаюсь в Амстердам. Приезжайте на несколько дней, прохлада каналов вернет вам сон. Будете моим гостем.

– Я полагал, что нам лучше не появляться вместе…

– Дело закрыто, так что больше нет нужды в тайных играх. И бросьте терзаться, вы ни в чем не виноваты. Мы должны были предвидеть реакцию сэра Эштона и его упреждающий удар. Я не меньше вашего удручен тем, как все закончилось, но тут вы бессильны.

– Все подозревали, что рано или поздно сэр Эштон вмешается, но позиция лицемерного умолчания всех устраивала. Вам это известно не хуже моего.

– Клянусь вам, Айвори, если бы я только мог предположить, что он станет действовать так жестоко и стремительно, сделал бы все, чтобы ему помешать.

– И что конкретно было в ваших силах?

Вакерс посмотрел на Айвори и отвел взгляд.

– Приглашение в Амстердам остается в силе, приезжайте когда захотите. И последнее: давайте не будем учитывать результат сегодняшней партии. Всего наилучшего.

Не дождавшись ответа, Вакерс покинул квартиру, сел в лифт и нажал на кнопку первого этажа. Его шаги отозвались гулким эхом в пустом холле. Он потянул на себя тяжелую дверь подъезда и перешел на другую сторону улицы.

Ночь была теплая. Вакерс спустился на Орлеанскую набережную и взглянул на фасад дома: на шестом этаже в окнах гостиной Айвори погас свет. Он пожал плечами и продолжил прогулку. Как только он свернул за угол улицы Ле-Регратье, припаркованный у тротуара «ситроен» дважды мигнул фарами. Вакерс открыл дверцу и устроился на пассажирском сиденье. Водитель протянул руку к ключу зажигания, но голландец жестом остановил его:

– Подождем несколько минут, если не возражаете.

Они не разговаривали. Тот, кто сидел за рулем, достал из кармана пачку сигарет и чиркнул спичкой:

– По какой причине мы торчим тут у всех на виду?

– Телефонная кабина прямо напротив.

– О чем вы? На набережных нет кабин.

– Будьте любезны, затушите сигарету.

– Вы стали борцом с курением?

– Нет, но огонек могут заметить с улицы.

На набережную вышел мужчина. Остановился, облокотился о парапет.

– Это Айвори? – спросил человек за рулем.

– Нет, папа римский!

– Он говорит сам с собой?

– Он звонит.

– Кому?

– Не валяйте дурака! Если человек вышел из дому среди ночи, чтобы сделать телефонный звонок с набережной, значит, хочет, чтобы имя собеседника оставалось тайной для остальных.

– Так зачем сидеть в засаде, раз мы все равно не можем услышать его разговор?

– Хочу проверить одну догадку.

– Проверили? Можем ехать?

– Нет, меня интересует, что будет дальше.

– Значит, у вас есть догадка?

– До чего же вы болтливы, Лоренцо! Как только он повесит трубку, выбросит симку сотового в Сену.

– Собираетесь нырять за ней?

– Вы и впрямь круглый идиот, дружище.

– Чем оскорблять, лучше объясните, чего мы ждем.

– Узнаете через несколько мгновений.

Лондон

В маленькой квартире на Олд-Бромптон-роуд зазвонил телефон. Уолтер поднялся с кровати, накинул халат и вышел в гостиную.

– Иду, иду! – закричал он, подходя к круглому столику, где стоял аппарат.

Он сразу узнал голос звонившего.

– По-прежнему ничего?

– Нет, я вернулся из Афин вечером. Он там всего четыре дня, надеюсь, скоро у нас будут хорошие новости.

– Я бы тоже хотел так думать, но не могу не тревожиться, я не спал всю ночь. Чувствую себя беспомощным, и это меня ужасает.

– Честно говоря, профессор, я тоже мало спал в последние дни.

– Думаете, он в опасности?

– Меня заверили в обратном, призвали к терпению, но видеть его в таком состоянии очень тяжело. Диагноз поставлен, это оказалось несложно.

– Я хочу знать, не покушался ли кто-то на его жизнь. Для меня это принципиально важно. Когда вы возвращаетесь в Афины?

– Завтра вечером, самое позднее – послезавтра, если не успею закончить все дела в Академии.

– Сразу же мне позвоните и постарайтесь хоть немного отдохнуть.

– Вы тоже. До свидания. Надеюсь, до завтра.

Париж

Айвори избавился от сим-карты и пошел назад. Вакерс и человек за рулем вжались в сиденья и инстинктивно пригнули головы, хотя он вряд ли мог их заметить. Через несколько мгновений силуэт Айвори исчез за углом.

– Ну что, мы можем наконец ехать? – поинтересовался Лоренцо. – Я проторчал тут весь вечер и голоден как волк.

– Придется вам еще немного потерпеть.

Свет фар разорвал завесу темноты над набережной, и к тому месту, где только что стоял Айвори, подъехала машина. Водитель вышел, перегнулся через парапет, пытаясь разглядеть что-то на берегу, пожал плечами и вернулся к своему автомобилю. Взвизгнули шины, и незнакомец скрылся из виду.

– Как вы узнали? – спросил Лоренцо.

– Гнусное предчувствие. К сожалению, теперь, когда я разглядел номер, опасения подтвердились.

– Что в нем такого ужасного, в этом номере?

– Вы действительно не понимаете или пытаетесь развеселить меня? Номерной знак принадлежит английскому посольству. Мне продолжить объяснения или вы ухватили суть?

– Сэр Эштон установил слежку за Айвори?

– Думаю, на сегодняшний вечер с меня довольно. Будьте так любезны, отвезите меня в гостиницу.

– Довольно, Вакерс, я не ваш личный шофер. Вы попросили меня посидеть в засаде, сказали, что это крайне важно, я два часа мерз в машине, пока вы в тепле и уюте пили коньяк, но узнал одно: ваш друг по неизвестной причине выбросил в Сену плату мобильника, а машина консульской службы Ее Величества почему-то следит за ним. Так что либо возвращайтесь в отель пешком, либо объясните, что происходит.

– Учитывая тьму, в которой вы блуждаете, мой дорогой Рим, так и быть, попробую вас просветить! Раз Айвори не поленился выйти из дому в полночный час, чтобы сделать телефонный звонок, значит, он принимает меры предосторожности. Раз англичане караулят у его дома, следовательно, дело, занимавшее нас все последние месяцы, отнюдь не завершено, как нам хотелось бы думать. Вы следите за моей мыслью?

– Не считайте меня глупее, чем я есть, – бросил Лоренцо, поворачивая ключ в замке зажигания.

Машина выехала на мост Мари.

– Если Айвори так осторожничает, значит, он опережает меня на ход, – продолжил Вакерс. – А я-то полагал, что сегодня вечером выиграл партию. Воистину этот человек не перестает меня удивлять.

– Что вы собираетесь предпринять?

– Сейчас – ничего, и вы тоже не скажете ни слова о том, что узнали сегодня вечером. Еще не время. Если мы предупредим остальных, каждый начнет интриговать и возникнет взаимное недоверие, как в недавнем прошлом. Я знаю, что могу полагаться на Мадрид. А кстати, Рим, на чьей стороне окажетесь вы?

– В данный конкретный момент я нахожусь слева от вас. Это в какой-то мере отвечает на ваш вопрос?

– Необходимо как можно скорее найти астрофизика. Готов поспорить, он уже не в Греции.

– Вернитесь и задайте этот вопрос вашему другу. Если нажмете, он, возможно, сообщит вам полезную информацию.

– Думаю, Айвори известно не больше нашего. Он сегодня был очень невнимателен за игрой и вообще выглядел озабоченным – наверное, потерял след. Мы так давно знакомы, что я готов поручиться: мой старый друг что-то замышляет. Как поживают ваши китайские источники? Можете к ним обратиться?

– Зависит от того, что мы хотим узнать и сколько готовы за это заплатить.

– Постарайтесь выяснить, находится ли Эдриен на территории Китая, брал ли он напрокат машину и не расплачивался ли, на наше счастье, кредиткой за гостиницу или за что-нибудь еще.

Все было сказано, и Лоренцо за десять минут довез Вакерса по пустынному Парижу до гостиницы «Монталамбер».

– Постараюсь добиться от китайцев всего, что смогу, но потребую от вас ответной услуги, – пообещал он.

– Представьте результат, мой дорогой Рим, а уж потом выставляйте счет. До скорой встречи и спасибо за прогулку.

Вакерс вышел из «ситроена» и направился в гостиницу. Вместе с ключом от номера портье вручил ему конверт:

– Это для вас, мсье.

– Давно принесли? – удивился Вакерс.

– Несколько минут назад. Таксист.

Заинтригованный Вакерс пошел к лифтам, поднялся в апартаменты на пятом этаже и только тогда распечатал письмо.

Дорогой друг!

Боюсь, что не смогу, как это ни жаль, принять Ваше любезное приглашение посетить Амстердам. Поверьте, мне бы очень хотелось приехать и сыграть еще одну партию в шахматы, но, как Вы догадываетесь, некое дело вынуждает меня задержаться в Париже.

И все же я надеюсь увидеться с Вами в самом скором времени. Уверен, так и будет.

Преданный Вам

Айвори.

P. S. К вопросу о моей короткой ночной прогулке: Вы приучили меня к осторожности. Кто курил, сидя в том красивом черном «ситроене»? Или он был темно-синий? Зрение все чаще подводит меня…

Вакерс сложил листок и усмехнулся. Монотонность жизни прискучила ему. Он знал, что эта операция станет последней в его карьере, и ему нравилось, что Айвори нашел способ подбросить угля в топку и «раскочегарить машину». Вакерс сел за маленький письменный стол, снял трубку и набрал номер телефона в Мадриде. Он извинился перед Исабель за поздний звонок, объяснив, что дело приняло неожиданный оборот и ждать до утра было невозможно.

Мяньян, Китай

Я очнулся на рассвете. Старая китаянка, не отходившая от меня всю ночь, спала в большом кресле. Я откинул плед и сел. Женщина открыла глаза, взглянула на меня с ласковым участием и приложила палец к губам, прося не шуметь. Потом принесла стоявший на чугунной плите чайник. От ресторанного зала комнату отделяет перегородка. Члены семьи спят на разложенных на полу матрасах. Двое мужчин – на вид им лет по тридцать – лежат у единственного в комнате окна. Я узнаю того, кто подавал мне вчера еду, и его брата – он заправлял на кухне. Их младшая сестра – я бы дал ей лет двадцать – устроилась на диванчике рядом с угольной печкой. Муж моей гостеприимной хозяйки ночевал на столе, подсунув под голову подушку; он лежит под одеялом в толстом шерстяном свитере и брюках. Когда я потерял сознание, меня перенесли на диван-кровать, на котором обычно спят супруги. Каждый вечер они сдвигают несколько столов и превращают заднюю комнату в спальню. Мне ужасно неловко за вторжение в их частную жизнь, если в данном случае уместно говорить о таковой. Кто из моих лондонских соседей по кварталу уступил бы свою кровать незнакомому человеку, да к тому же иностранцу?

Женщина подает мне дымящийся чай. Объясняемся мы жестами.

Я беру чашку и выхожу в зал. Она задвигает за мной перегородку.

На набережной пусто, я подхожу к парапету и смотрю на реку, плавно несущую свои воды на запад. Над поверхностью клубится утренний туман. Маленькая джонка медленно скользит по воде. Сидящий на носу лодочник приветствует меня взмахом руки, и я машу в ответ.

Замерзнув, сую руки в карманы и нащупываю фотографию Кейры.

Почему именно в этот момент в голове всплывает воспоминание о нашем вечере в Небре? Та бурная ночь очень нас сблизила…

Сейчас я отправлюсь в путь. Не знаю, когда доберусь до монастыря и как туда проникну, да и какая мне разница, ведь это единственная ниточка, которая может привести к тебе… если ты еще жива.

Почему я чувствую такую слабость?

В нескольких шагах от меня на набережной стоит телефонная кабина. Мне хочется услышать голос Уолтера. У кабины китчевый вид в стиле семидесятых годов. Аппарат принимает кредитные карты. Я набираю номер и слышу короткие гудки: должно быть, отсюда нельзя дозвониться за границу. Делаю еще две безрезультатные попытки и выхожу из кабины.

Пора распрощаться с моими гостеприимными хозяевами, оплатить счет за вчерашний ужин и ехать дальше. Они отказываются от денег, я рассыпаюсь в благодарностях, и мы расстаемся.

К полудню я добираюсь до Чэнду. Город выглядит грязным, неспокойным, агрессивно-напористым, но среди четырех башен и крупных застроек сохранились обветшавшие домишки. Нужно попасть на автовокзал.

Выхожу на облюбованную туристами Цзиньли-стрит в надежде встретить соотечественников и справиться у них о дороге в Гартар.

Парк Наньцзяо чудо как хорош, по озеру вдоль поросших печальными ивами берегов мирно скользят приплывшие из другого века лодки.

Я замечаю молодую пару – судя по всему, это американцы. Оба студенты, приехали в Чэнду по университетскому обмену.

Обрадовавшись случаю поговорить на родном языке, они объясняют, что вокзал находится на другом конце города. Девушка достает из рюкзака блокнот, делает запись на китайском, с каллиграфической точностью изобразив иероглифы, и я прошу написать название монастыря Гартар.

Я поставил машину на открытую стоянку. Переоделся, как велел мой лама, засунул в рюкзак свитер и кое-что из мелочей, вышел и запер дверцу.

В такси показал водителю записку, и через полчаса он доставил меня на автовокзал Угуйцяо. Прочитав написанное американской студенткой название, кассир берет с меня двадцать юаней, выдает билет, указывает на автобус № 12 и машет рукой, призывая поторопиться.

Я последним влезаю в не слишком новый и не очень чистый автобус, нахожу место в хвосте и втискиваюсь между крупной костистой женщиной и бамбуковой клеткой с тремя большущими утками. В конце пути бедняжек ждет печальная участь, но помочь им я, увы, не в силах.

Автобус проезжает по мосту через реку Фунань и, скрежеща коробкой передач, выруливает на скоростное шоссе.

В Яане делаем остановку, один пассажир выходит. Не знаю, сколько мы будем добираться до монастыря, но мне почему-то кажется, что мое путешествие продлится вечно. Я показываю соседке записку и киваю на свои часы. Она стучит ногтем по циферблату в районе шести часов. Итак, я буду на месте в конце дня и не знаю, где смогу заночевать.

Дорога петляет между горами. Если Гартар находится на большой высоте, значит, ночью сильно похолодает, так что нужно будет поскорее найти приют.

Окружающий пейзаж становится бесплодным и унылым, и меня все сильнее терзают сомнения. Зачем Кейра отправилась на край света? Она ищет древнее захоронение, иного объяснения у меня нет.

Через двадцать километров автобус останавливается перед деревянным, висящим на стальных тросах мостом. Он в плачевном состоянии. Водитель велит всем пассажирам выйти, чтобы облегчить машину и свести риск к минимуму. Я смотрю через стекло на глубокую лощину и мысленно хвалю нашего шофера за предусмотрительность.

Я сижу на заднем сиденье, так что выходить буду последним. Автобус опустел. Я поднимаюсь, откидываю носком ботинка бамбуковую задвижку на дверце клетки, по которой суматошно мечутся птицы. Путь к свободе лежит под правым рядом кресел. Три утки весело крякают, следуя за мной по пятам. Каждая следует своим маршрутом: одна семенит по центральному проходу, другая забирает вправо, третья – влево; нужно успеть выскочить до них, иначе меня обвинят в организации побега! А вообще, не важно – их хозяйка на мосту, идет, жмурясь от страха и крепко цепляясь за канатное ограждение.